"У войны не женское лицо" Светлана Алексиевич

Триста с лишним страниц задавленных временем воспоминаний, вскрытых ран и таящейся боли. Истории, которых слишком мало и слишком много одновременно. Что-то прочтёшь - и, кажется, что как будто не договорили, многое оставили "за кадром"; и хочется, чтобы сняли фильм или написали отдельную книгу... А потом, через абзац или два, вдруг резко вдохнёшь и остановишься и запрокинешь голову - и поймёшь, что нет, не надо больше, пусть останется таким. Пусть пара предложений - живых, непричёсанных, простых - их уже слишком много. 

Сборник желательно не читать залпом, а делать перерывы и осмысливать. В обратном случае может показаться, что автор безыскусно бьёт в одну и ту же точку, намеренно давит на жалость. Нужно понимать, что для Светланы Алексиевич между исповедями проходили недели и месяцы; услышав одну историю, она подолгу носила её с собой, проживала снова и снова. Мы же, проглатывая абзац за абзацем, рискуем "замылить глаз” и "затупить сердце”.

Все признания, собранные в книге, поданы в максимально сыром виде. Автор ничего не приукрашивает, не скрывает "неудобной” правды, не боится оставлять вопросы без ответов. Хор голосов здесь истинно нестройный: некоторые вспоминают, с каким рвением шли бить врага "за Родину, за Сталина”, другие рассказывают, как вытаскивали раненых немцев с поля боя. Светлана Алексиевич не вмешивается во все эти истории со своим личным мнением, не пытается привести к общему знаменателю. Даже порядок исповедей довольно условен, и главы объединены лишь по принципу военных профессий, чтобы дать максимально широкий угол обзора.

Единственная эмоция, переплётом связывающая страницы, это сострадание. К каждому, кто прошёл сквозь ад и вынес оттуда своё живое сердце. "Не может быть одно сердце для ненависти, а второе – для любви. У человека оно одно, и я всегда думала о том, как спасти мое сердце”.  Пожалуй, это самое важное, что делает Светлана Алексиевич и для своих читателей - спасает сердце. История Великой Отечественной войны перестаёт быть далёким эхом или отвлечённым противостоянием идей, а врастает в душу бесконечной песней гуманизма.