17:50 «Все утрясется, все пройдет…» Библиотека ДК | |
«Все
утрясется, все пройдет…», или Пушкин на карантине
В период, названный ВОЗ пандемией, все мы переживаем за себя и своих
близких. Сегодня по интернету гуляет лира «под Пушкина», причем стихи некоего
автора написаны очень прилично, поэтому многие верят, что они принадлежат
самому Александру Сергеевичу, который сочинял их в Болдино, переживая в
сельской местности эпидемию холеры. Как бы то ни было, нас поэтически
призывают не впадать в панику: Позвольте, жители страны, В часы
душевного мученья Поздравить вас
из заточенья С великим
праздником весны! Всё утрясётся,
всё пройдёт, Уйдут печали и
тревоги, Вновь станут
гладкими дороги И сад, как
прежде, зацветёт. На помощь
разум призовём, Сметём болезнь
силой знаний И дни тяжёлых
испытаний Одной семьёй
переживём. Мы станем чище
и мудрей, Не сдавшись
мраку и испугу, Воспрянем
духом и друг другу Мы станем
ближе и добрей. И пусть за
праздничным столом Мы вновь
порадуемся жизни, Пусть в этот
день пошлёт Всевышний Кусочек
счастья в каждый дом! А.С.
Пушкин Эпидемия холеры, действительно, была, но
только в 1830 году. Из-под пера Пушкина, находившегося в имении Большое
Болдино, в ту пору летели строки «Евгения Онегина», «Повестей Белкина»,
«Маленьких трагедий» и прочих, ставшими знаменитыми произведений. Болдинскую
осень литературоведы признают самым продуктивным периодом в жизни знаменитого
поэта. Вот так – кому эпидемия, а кому вошедшая в историю литературы Великая
осень… Все от человека зависит, от его
направленности мыслей в сложный час испытаний и тревог. Главное – не падать
духом, не поддаваться панике и не совершать опрометчивых поступков. «Пир во время чумы» Ольга Устинова,
старший научный сотрудник Государственного музея А.С. Пушкина, отмечает, что
одна из «Маленьких трагедий» – «Пир во время чумы» отражает размышления поэта,
который на три месяца оказался запертым в деревне из-за карантина. «В советском
литературоведении о холерном карантине, который заставил Пушкина сидеть в
нижегородской деревне три месяца подряд, упоминалось вскользь, но подробно
описывали личные причины, из-за которых он отправился в Болдино». Личное, конечно, тоже нельзя
сбрасывать со счета, ведь Пушкин поехал в Болдино, когда холеры еще и в помине
не было. Причина поездки связывалась с предстоящей свадьбой. История сватовства к Наталье
Гончаровой затягивалась по разным на то причинам, согласие будущей тещи было
получено лишь весной 1830 года. А летом, в августе, скончался дядя Александра
Сергеевича Василий Львович Пушкин, и свадьбу снова пришлось отложить. В Болдино
Пушкин поехал, чтобы уладить некоторые дела. «Отец выделил ему небольшую
деревеньку Кистенево с двумястами душами крестьян, и Пушкин собирался сначала
вступить во владение, потом заложить ее в Опекунском совете – выручить денег,
чтобы хватило на приданое невесте и «на обзаведение и житие годичное»
(«Культуромания»). <...> Но когда он туда уехал, в России
началась эпидемия холеры. У Пушкина есть заметка на эту тему, предположительно
датируемая 1831 годом. «То есть через год после всех этих событий он
вспоминает, как выехал из Москвы, а навстречу ему бежала Макарьевская ярмарка,
теряя свои товары, потому что с Волги пришла холера. Пушкин философски отнесся
к этому событию и продолжал свой путь в Болдино, надеясь уладить все дела за
три недели. Но выбраться из Болдино в Москву ему не удается. Таким образом, и
возникло то, что мы сегодня называем Болдинской осенью. Если бы не карантин,
Пушкин разобрался бы с деньгами и с крестьянами и вернулся в Москву, но он был
вынужден задержаться. А так как он совершенно на это не рассчитывал, то остался
в деревне без книг, без собеседников. Тогда ведь не было таких средств связи,
как у нас сейчас». Пушкина, желавшего быть в курсе
всех событий, очень интересовало, что происходит в Европе, он сожалел, что «не
затеял длинную и подробную переписку с Елизаветой Михайловной Хитрово, дочерью
Кутузова», которая будучи осведомленной о многих европейских делах, относилась
к поэту с большой нежностью. «Пир во время чумы» в первую
очередь ассоциируется с карантинной атмосферой, делает акцент Устинова. Там
есть и отношение Пушкина к обстоятельствам, в которые он попал. Хоть он и не
пирует с друзьями, а, напротив, один находится в Болдино, практически без
связи, но вот это ощущение близости опасности, которое ему всегда было важно,
его будоражит. Как ни странно, но вынужденная изоляция принесла ему ощущение
абсолютной свободы. С одной стороны, карантины, а с другой – он здесь вне
жениховства со всеми светскими обязанностями, разговорами с тещей, пересчета
денег, забот о приданом, вдалеке от выговоров Бенкендорфа, потому что из-за
карантина до него не дотянуться. И, наверное, это тоже дает ему повод писать в
таком невероятном количестве, и по-особенному себя чувствовать. <...> Он становится все более весел в
своих письмах. Плетневу пишет: «Ты не можешь вообразить, как весело удрать от
невесты, да и засесть стихи писать. Жена не то, что невеста. Куда! Жена свой
брат. При ней пиши сколько хошь. А невеста пуще цензора Щеглова, язык и руки
связывает...». Однако душевному спокойствию и безмятежности со временем стали
мешать тревожные известия из охваченной холерой Москвы. Несколько раз он
порывался вернуться в Москву. Из воспоминаний Пушкина следует, что он дал
мужикам, «стоящим в карантине», серебряный рубль, чтобы те его пропустили, но
дальше он проехать не смог. «Так все соединилось – и повод,
который дал ему тему «Пира во время чумы», и возможность писать, и личные
события, меняющие его жизнь. <...> Поэтому размышления о жизни, смерти,
любви и грозных вопросах морали обострены сразу всем, и личной судьбой, и
обстоятельствами». Пушкин соглашался с тем, что
уныние – грех, поэтому гнал его нещадно прочь. Летом 1831 года Александр
Сергеевич жил с молодой женой в Царском Селе, окруженный холерными карантинами.
В письме к своему доброму приятелю Плетневу он пишет: «…Опять хандришь. Эй,
смотри: хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу.
<...> … жизнь все еще богата; мы встретим еще новых знакомцев, новые
созреют нам друзья, дочь у тебя будет расти, вырастет невестой, мы будем старые
хрычи, жены наши — старые хрычовки, а детки будут славные, молодые, веселые
ребята; а мальчики станут повесничать, а девчонки сентиментальничать; а нам то
и любо. Вздор, душа моя; не хандри — холера на днях пройдет, были бы мы живы,
будем когда-нибудь и веселы…» Эти пушкинские строки вполне
подходят в качестве оптимистического аккорда на фоне сегодняшней карантинной
реальности. И возможно именно они поспособствовали рождению произведения
безымянного пока автора, который, думается, желал одного – подкрепить нас всех
духовно. | |
|
Всего комментариев: 0 | |